في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
¡We🔥Come!
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ X ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** Y *** ***
Click the image for a quick introduction.
🥚
Снесла курочка яичко. Яичко не простое, золотое.
Дед бил, бил — не разбил.
Баба била, била — не разбила.
Мышка бежала, хвостиком махнула. Яичко упало и разбилось.
Дед и баба плачут. Курочка кудахчет:
«Не плачь, дед, не плачь, баба. Я снесу вам яичко другое, не золотое — простое».
🥚🥚
Once lived an elder, his wife, and their hen,
Who clucked in the yard now and then.
Beneath their floor, as strange as it seems,
The hen laid an egg that shimmered in dreams—
Speckled and sharp, with a glimmering bone,
Crafted by spells from a world unknown.
The elder struck hard, but the egg stayed whole;
His wife gave a blow, yet it laughed at her toll.
Till a mouse, quick and sly, dashed across with its tail—
The egg split apart, and their sorrows set sail.
The elder wept loud, the old wife lamented,
The hen cackled wildly, its sorrow cemented.
The gate gave a groan, the wind swept the yard,
And the roof of the hut tilted awfully hard.
Came the priest's fair daughters to fetch their pails,
And paused at the wailing that pierced through the gales.
“Why do you weep, good elder, good dame?”
They asked, as they stepped to the source of the shame.
“Why should we not, dear maidens, grieve?
Our hen laid an egg you wouldn't believe—
Speckled and sharp, with a glimmering bone,
Crafted by spells from a world unknown!
I struck and I struck, but it wouldn’t comply;
My wife took her turn, yet it stayed whole—oh why?
But a mouse, with a flick, brought it down in a burst,
And now we are stricken, as though deeply cursed.”
Hearing the tale, the daughters despaired,
Their buckets abandoned, their yoke sadly snared.
They ran to their mother, who baked in the hearth,
And told her the tale of this egg of great worth:
“Oh mother, oh mother, the strangest of woes!
A hen laid an egg that no one could oppose!
The elder struck hard, and his wife gave a cry,
But only a mouse made it splinter and die.
The house groans with sorrow, the hen’s clucks grow loud;
The gate sways in anguish, the roof’s like a shroud!
And we, in our grief, broke the yoke on our way,
Our pails lie abandoned in the dust of the day.”
The mother grew pale, her dough she did fling,
The flour flew up like a ghost on the wing.
And as the priest stepped in from the lane,
She told him the tale of the elder's great pain.
“Oh husband, oh husband, the world’s gone askew!
An elder and wife met a fate quite untrue.
Their hen laid an egg of uncanny design—
So strange, so bright, it could only be divine.
They tried and they tried, but the egg would not break,
Till a mouse came along for the undoing’s sake.
Our daughters, poor souls, in their grief lost their chore,
And I, baking bread, threw my dough on the floor!”
The priest, in his sorrow, tore up his own book,
And the house seemed to quake at the course it all took.
But then came the hen with a cluck and a coo:
“Weep not, my dear elders; I’ll lay one for you—
Simple and plain, as a hen’s egg should be.
Let the house find its laughter, let the world set you free.”
Thus the roof stopped its creaking, the gate stood upright,
And the hen, in her wisdom, brought peace to the night.
For strange are the tales that the world sometimes spins,
Where sorrow begins, but a chuckle soon wins.
🥚🥚🥚
Жил себе дед да баба, у них была курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается!
Шли за водою поповы дочери, спрашивают деда, спрашивают бабу:
— О чем вы плачете?
— Как нам не плакать! — отвечают дед да баба. — Есть у нас курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила.
Как услышали это поповы дочери, со великого горя бросили ведра наземь, поломали коромысла и воротились домой с пустыми руками.
— Ах, матушка! — говорят они попадье. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается. А мы, идучи за водою, ведра побросали, коромысла поломали!
На ту пору попадья плачет, и курочка кудкудачет, тотчас с великого горя опрокинула квашню и все тесто разметала по полу.
Пришел поп с книгою.
— Ах, батюшка! — сказывает ему попадья. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается! Наши дочки, идучи за водою, ведра побросали, коромысла поломали, а я тесто месила да со великого горя все по полу разметала!
Поп затужил-загоревал, свою книгу в клочья изорвал.
Уфа, 24 ноября 1774 года
Вашему Императорскому Величеству,
всемилостивейшей Государыне Екатерине Алексеевне,
С покорнейшим почтением обращаюсь к Вам, всемилостивейшая Государыня, в этот момент испытаний и благоденствия, когда свет Вашей несравненной мудрости и власти вдохновляет нас на великие деяния. Ваша доблесть, с которой Вы ведёте державу, подобна светилу, что озаряет наш путь, поднимая нас на борьбу с темными силами, стремящимися нарушить святой порядок, установленных Вашей рукой.
Мятеж, сеявший раздор в недавние времена, не искорёжен до конца, хотя Пугачёв уже арестован. Уфимская губерния, несмотря на стойкость наших войск, всё ещё охвачена тревогой. Однако армия, под командованием генерала Аршеневского, в своей доблести и силе, с каждым днём приближаются к полному уничтожению всех тех, кто, ослеплённый ложными вождями, стремится разрушить мир и порядок.
Путь бунтовщиков — это путь слабых духом, измученных злым искажением разума. Это путь разбойников и преступников, потерявших свой моральный компас и отказавшихся от ценностей, которые поднимают нацию. Напротив, политика просвещения, которую Вы, Государыня, с мудростью воплощаете, есть путь истины, свободы и достоинства. Тот, кто идёт этим путём, может гордиться своей честью и верностью Отечеству, как и мы, следуя за Вами.
Силы, направленные на подавление отряда Салавата Юлаева, готовятся к решающему столкновению. Если этот человек не покается, не оставит свои заблуждения в прошлом, он разделит участь тех, кто осмелился отвергнуть истину, коренную силу и справедливость Вашего управления.
Долг каждого из нас — не только защищать порядок, но и восстанавливать в сердцах людей веру в мудрость, разум и благородство, которые привели к процветанию нашей державы. Тот, кто отвергает эти высшие принципы, оказывается на пути бессмысленного насилия, предвестия гибели.
С покорнейшим почтением и неизменной верой в Вашу непогрешимую мудрость,
Ваш верный подданный,
А.В. Суворов
Петроград, 19 апреля 1799 года
Торжественный приём Суворова в Милане
В Милане, на фоне триумфальных побед, русский генерал Александр Васильевич Суворов был встречен с величайшими почестями. Победы, одержанные им над французами в Италии, окончательно разрушили миф о непобедимости французской революционной армии и продемонстрировали несокрушимость союзных войск.
Императорский двор Милана, в лице его высших представителей, устроил великолепный приём в честь победителя, что стало знаковым событием не только для Италии, но и для всей Европы. Суворов продемонстрировал не только своё исключительное военное мастерство, но и стратегическую мудрость, которая позволила союзным силам, несмотря на непрерывные удары противника, окончательно изгнать французов с итальянской территории.
Под величие славы русского полководца французские силы были отброшены, а их прежние успехи на Аппенинском полуострове разрушены, что отразилось на морали войск и политической ситуации во Франции. Военные эксперты и дипломаты, наблюдая за исходом сражений, начинают открыто сомневаться в способности французов удерживать свои завоевания.
Тем временем армия Наполеона, которая ведёт свои кампании в Египте, сталкивается с растущими трудностями. Вследствие отсутствия эффективного подкрепления и организации, успехи французов на востоке становятся всё более спорными. Это даёт надежду на дальнейшее укрепление позиций союзных держав на континенте.
Суворов, как истинный защитник европейского порядка, продемонстрировал решимость и верность делу, что подтверждает его безупречный статус среди величайших полководцев своего времени. В то время как Наполеон и его армия пытаются укрепиться в других частях света, России и её союзникам предстоит завершить восстановление мира и порядка в Европе.
